...Каким же странным кажется этот мир. Почему же люди, не знающие, что будет после смерти, так боятся умереть. Именно боятся умереть, а не хотят жить. Странно, мы хватаемся за ниточку жизни настолько крепко, а между тем мысль о том, что завтра может, точнее станет просто невыносимо, ужасно, нас не пугает. Точнее мы не задумываемся об этом. А ведь наша жизнь- это не беззаботность, отдых, веселье, чаще всего - это ад, ад в котором вместо пламени горит костёр разочарований...
– Ну-ка, попробуем, – сказал Медведь и решился поцарапать по куску.
Корявые черточки сначала сложились в разношерстные буквы, а потом под неуклюжими лапами слились в связные слова.
– Получается, получается, – обрадовался Косолапый. Он залез обратно на стул и старательно продолжил выводить остальные буквы.
– Одинокая Луна стояла в темном небе, и множество... – тут Медведь остановился, подумал, что слово «множество» выползло откуда-то совсем неожиданно, вроде как и не по его, медвежьей, воле.
Сначала Косолапый решил его зачеркнуть. И даже повел поперечную линию, но на полпути отступился.
– Ай, напортачил! – жалобно взвыл Медведь от некрасивости записи и сверху над черточкой написал слово «множество» снова. Затем постучал лапой по столу и решил перечитать все, что у него получилось.
– Одинокая Луна стояла в темном небе, и множество...
Тут Медведь опять замолк и подумал, как обозвать всех тех, кого множество
Он положил одну лапу на другую и вымолвил:
– Надо красивее... Надо ведь непременно красивее...
Медведь снова посмотрел сквозь окно на Луну и огорчился оттого, что не написал «Одинокая бледная Луна...». А через секунду наоборот обрадовался, что не обозвал ее так избито и скучно. Белый светящийся шар на небе закрылся проплывающими темно-серыми дымчатыми облаками, и вся его притягательная прелесть сразу потускнела в медвежьих глазах. Но зато мошки под ночником на столе окончательно переполошились, и вся картина мира у Медведя смешалась.
– Вот бес попутал, – сказал Медведь, и ему ничего не оставалось, как отложить сочинение до утра. Косолапый потушил свет и лег спать на мягкую солому. На уме у него маячило то самое «множество, множество, множество».
...И здесь я перехожу, быть может, к главной проблеме, уже выходящей за рамки персонального дела Валерия Моисеевича Лейбина. Он нанес колоссальный урон России, когда взялся за пропаганду вздорного учения Фрейда. В нем нет никакой «русскости»: психоанализ одинаково вреден как для русских, так и для евреев, немцев, англичан, французов – для всех народов мира он очень опасен. Отец-основатель психоанализа был, как и Лейбин, ловким авантюристом, только гораздо большего масштаба. Его биография им же самим полностью сфальсифицирована. Эту ложь он внедрил в общественное сознание с помощью подложных писем. Однако самым страшным является не фальшивая биография коварного афериста, а спекулятивное учение, которое он пропагандировал...
Мне давно наскучило всё это эстетство и все подобные изыски. «Я очень стар для этих игрищ, я очень, очень, очень стар…». Но доселе я был уверен, что уже нет такой женщины, которая может меня чем-то удивить. Стать хоть в чём-то неожиданной. Когда ты знаком со множеством представительниц такой разновидности рода людского, как женщины, начинаешь невольно вычленять определённые типажи поведения. И в конце концов находишь примерно два десятка стандартных схем (хотя каждая женщина уверена в своей индивидуальной неповторимости). И когда она сидит перед тобой, уже заранее догадываешься, как она будет вести себя дальше. Кто будет разыгрывать из себя весёлую кокетку, кто - светскую львицу, загадочную и уверенную в себе женщину-вамп. Кто будет корчить неприступную снежную королеву, кто - знойную и страстную южанку. Кто - маленькую и капризную девочку. Кто - сухую интеллектуалку, а ля синий чулок. Кто будет изображать нежную и заботливую хозяюшку, кто - утончённую и обморочную тургеневскую девушку. Кто покажет видавшую виды бабу, а ля Маша Распутина. Кто нарисует богемное, извращённое дитя декаданса, модерна и сексуальной революции, бесконечно уставшее от жизни. Кто изобразит прожженную проститутку с охрипшим голосом. Кто сыграет абсолютную невинность, кто - бесконечную доступность, кто - зажигающую распущенность. Кто ни во что не станет играть, потому, что ей плевать на тебя с высокой горки. Кто сделает вид, что ни во что не стала играть, потому что ей, якобы, плевать на тебя с высокой горки. Кто ни во что не сможет сыграть, потому что она растерялась. Кто ничего не сможет сыграть, потому что она дура. А с кем вообще надо убавить обороты, иначе у неё вот-вот начнётся истерика. Но по большому гамбургскому счёту - все женщины очень наивны и беззащитны.
Она всегда заводная, и никогда не сидит на месте. Она не видит ничего, кроме радости и счастья. Даже если всё у неё плохо, она придумывает что-то подбадривающее и не перестаёт смеяться. Смеётся над всем: над собой, над миром и особенно надо мной. Как она покатывается при виде меня, она буквально не может остановиться!. Но она часть меня, без неё я не могу. Конечно, я её полная противоположность, я не смеюсь, я, скорее, плачу. Плачу и плачу, и нет ничего вселяющего надежду в мою душу. И мир мне не кажется таким огромным и непотопляемым, каким кажется ей. Для меня он хрупкий, маленький и ничтожный.
А иногда обезьяна вспоминает, что она тоже часть меня. Тогда она смотрит на меня печально и сосредоточенно, как в зеркало. А потом подмигивает мне: тогда я смеюсь. Она становится моим миром. Моим глобусом. Обезьяна в моей голове.
На дороге жизни каждого человека таятся спрятанные пороги, споткнувшись о которые, он получает незаживающие раны на теле своей памяти, не дающие спокойствия его совести до конца дней. Сам человек может быть и виноват, и не виноват в этом. Но ложная мысль о том, что «все могло быть не так, поступи я иначе», всплывает в любом уме, хранящем небольшой уголок для древа морали и нравственности. Но ложная мысль – представление, как и мысль неложная. Все есть представление, а потому все играет в нашей жизни большую роль, заставляет нас думать, вспоминать, мучаться. Прошлое, воспоминания – что может быть неоднозначней? Ребенок, услышавший о гибели сотни людей в затонувшей подлодке, через час забывает об этом. И этот же ребенок неделями плачет о бедной божьей коровке, живьем похороненной в темных, вечно движущихся пещерах муравьев! А ведь сколько таких, как нам кажется, несправедливостей случается в этом мире! Если бы ребенок увидел, более страшные забавы природы, нежели убийство божьей коровки, он сошел бы с ума. Люди забыты – насекомое влияет на психику, вспоминается всю жизнь, закладывает зерна для развития характера. И что ж из этого следует? Только еще одно доказательство того, что прошлое мертво, и о нем не стоит заботиться. Но может ли человек не заботиться о прошлом? Может ли он не заботиться о представлении, поняв, что все есть иллюзия? Может ли он не заботиться о настоящем? Пока для него существует настоящее – существует и прошедшее. Я не отличаюсь от шести с половиной миллиардов страдальцев и с горечью и болью в сердце вспоминаю свою юность… Вернее, не всю юность, а время моего знакомства с дядей Гришей...